«Дон Кихот» никем не понят

Республиканская Русская драма на сей раз, похоже, решила побить рекорд, выпустив за текущий сезон уже пятую премьеру.
На этот раз - инсценировку «Дон Кихота». Но не литературного первоисточника, написанного четыреста лет назад Мигелем де Сервантесом, а его многострадальную драматургическую трактовку, созданную в конце 1930-х Михаилом Булгаковым.
Известно, что Булгаков очень любил роман Сервантеса и даже выучил испанский язык, чтобы читать его в подлиннике. Однако в отличие от насыщенного комическим юмором первоисточника, заведомо писавшегося как пародия на модные в ту пору рыцарские романы, Булгаковская пьеса более окрашена трагизмом, обусловленным тем, что в реальности борьба за честность, за идею, свободолюбие, увы, ведёт к гибели благородного героя.
Правда, режиссёр Владимир Шарапов, судя по всему, такими идейными глубинами не грузился. Напротив, сам откровенно признается, что главную ставку делал сугубо на наружную фактурность актёров. Оно и верно – тут и особого грима не требуется: сухопарый Николай Большаков – вылитый Алонсо Кихано Ламанчский, аппетитный Сергей Адушкин – его верный оруженосец Санчо Панса. Будто именно с них Гюстав Доре рисовал иллюстрации к роману Сервантеса. Этот французский живописец создал сотни изысканных иллюстраций, а слава его охватывает  как сюжеты библейских рассказов, так и современную печать этикеток с его творениями.
Его графические полотна, подвешенные над сценой на четырёхгранной крестовине, ловко использованы художником-постановщиком Еленой Трушиной для имитации ветряных мельниц, приводимых в движение то погонщиками скота, то монахами, то крестьянами.
Вот только одним внешним сходством очень даже колоритных актеров публику не заинтересуешь. Далеко не все способны битых три часа любоваться даже очень колоритными актерами. И даже многочисленные массовые сцены, и несколько музыкальных номеров, специально сочиненных Игорем Лисенковым, и даже обычно эффектные бои положения не спасают. И поначалу кажущаяся любопытной идея со связками книг, загромождающими сценическую площадку (явный отсыл к происхождению сюжета), вскоре утрачивает свою обоснованность, поскольку эти стопы не то что не обыгрываются в полной мере, а порой просто мешают (к примеру, заслоняют те же бои). А неплохая задумка изобразить коня и осла в виде игрушечных детских лошадок тонет в переизбытке длинных пафосных разглагольствований, не подкрепленных внутренней мыслью.
И Дон Кихот Николая Большакова в этом абстрактном утомительном контексте выглядит не смешным идеалистом, Рыцарем Печального Образа, бескомпромиссно преданным своей светлой мечте, а каким-то жалким, беспомощным существом, заведомо обреченным на поражение.
Вот только последнего его монолога и размышлений о важности борьбы за справедливость, которая не утрачивает актуальности и в наши дни, являясь основой и назначением человеческой жизни, многие не дождались. Досидев до антракта, зрители бежали в гардероб. И второе действие оставались досматривать лишь самые терпеливые.

«Известия Мордовии»