Их будут помнить, пока стоит село
10.10.2011 11:27
Вокруг каждого села в Ардатовском районе Мордовии есть места, названия которых хранят немало тайн, легенд, даже трагедий. Есть в лесу близ села Кельвядни место, которое называется «Кум кума». По легенде здесь согрешили кум с кумой и за это провалились сквозь землю. Житель села Г.И. Куркин, о топонимике села знающий практически все, рассказал, что раньше взрослые им советовали, как только окажутся в этом месте, обязательно бросить прутик через левое плечо и произнести специальное заклинание, иначе заплутаешься в этом лесу. За мордовским селом Кечушево есть Татарский овраг. В нем когда-то эрзяне преследовали и убили татарина, укравшего самую красивую девушку села.
Иногда названия оврагов, родников, перелесков носят имена людей. И еще есть кому рассказать о трагических судьбах людей, имена которых будут помнить, пока стоит село.
Пиксяси: Рангаинь керявкс
Был в роду Лисиных предок, дослужившийся в царской армии до офицерского чина, за свои подвиги получивший три Георгиевских креста. За эти заслуги ему был выделен лес недалеко от села, который он вырубил и построил добротный дом с подвалом, хватило материала и на амбар, крепкие надворные постройки. Прозвище того героя было «Рангай», что в переводе означает «крикун». Место, где он вырубил лес, до сих пор называется «рангаинь керявкс» - «вырубка крикуна». Туда сейчас пиксясинцы ходят за грибами.
Сына того Рангая, Федора, в тридцатых годах раскулачили одним из первых. Несмотря на то, что он воевал в Первую мировую и был инвалидом. Было у него четыре дочери и два сына. Когда пришли раскулачивать, старший сын вскочил на одну из лошадей и попытался ускакать, спасти хоть эту живность. Его преследовали, поймали в лесу. Отобрали у Лисиных все: постройки, скотину, имущество и продукты. Оставили в пустом доме. А все за то, что отказались они вступать в колхоз. Дети были уж взрослыми, тут же разъехались по белу свету куда подальше – в Иваново, в Среднюю Азию. В селе остался самый младший – Александр.
Самой судьбой Александру было предписано жить не так, как все. В колхоз они с женой тоже так и не вступили, жили на особицу. Многим он казался странным. В эпоху разгула атеизма они были не просто верующими, но еще и занимались тем, что обряжали иконы, которые несли им со всей округи. Но большинство Александр увозил в Алатырь. Там же сбывал и всевозможные свои поделки, которые мастерил изо всякого, казалось бы, бросового материала.
Детей у четы Лисиных не было. И свой дом Александр Федорович завещал дальнему родственнику. Тот мальчишкой часто прибегал к нему, проявлял интерес к его странному мастерству. К примеру, он в простую бутылку каким-то образом помещал деревянный крест.
Детей у четы Лисиных не было. И свой дом Александр Федорович завещал дальнему родственнику. Тот мальчишкой часто прибегал к нему, проявлял интерес к его странному мастерству. К примеру, он в простую бутылку каким-то образом помещал деревянный крест.
Родственник в 1989 году решил на месте старого дома ставить новый, он только женился, вот сразу и взялся за дело. Много всякого старья оказалось в хозяйстве единоличника. Еще больший сюрприз ожидал всех, когда стали ломать подвал. Стены подвала оказались буквально забиты, напиханы … деньгами. Пачки бумажных купюр - дензнаки начала прошлого столетия - не представляли уже никакой ценности, но произвели фурор. Все село в те дни побывало у Лисиных, разглядывали старинные рубли и тысячные, пачками забирали деньги все, кому не лень, просто так, на забаву, на память. В связи с этим почти в каждом доме вспоминали и Рангая-героя с его вырубкой и его стойких потомков, то ли из-за этих утаенных денег, то ли из-за мордовского упрямства не присоединившихся к большинству, не задумываясь, зашагавшему по пути к обещанному коммунизму. Ведь не было особой правды и смысла в их такой трудной обособленности, когда все другие подчинились новому строю и занимались колхозным производством и, в общем-то, не бедствовали.
Те бумажные деньги – последнее достояние Рангаев – еще хранятся у многих в селе, как память о бурной эпохе, в частых водоворотах которой человека не спасали, не возносили богатства земные, и судьбы людские ценились не больше обесценившихся этих бумаг.
Луньг.-Майдан: Сигулев родник
Поляна цветущих одуванчиков в зеленом обрамлении деревьев – это бывшая земля Сигулева. Две едва заметные ямины – след от подпольев его избы. Все поглотило время - и жизни, и горести. Только родник, называемый его именем, по-прежнему бьет из земли и поит хрустальной водой всех, кто забредет в овраг глубиной почти 30 метров. В прошлом году этот колодчик почистили, сменили сруб, вытащили со дна почти не истлевший дубовый сруб, сделанный Сигулевым. Никто не помнит точно: фамилия это его была, имя ли, а, может, и прозвище. Одни утверждают, что был он бедняк, другие уверены, что имел богатство. Но подробнее всех о жизни его наслышан бывший глава села, сейчас работающий директором Ардатовского аграрного техникума А.В. Тюрин, топонимике села когда-то посвятивший дипломную работу. По рассказам старожилов, этот Сигулев в молодости служил на флоте вместе с сыном барина из Большеигнатовского района. (Возможно, были и у бар причуды отдавать на службу сыновей). Однажды этот барин его как друга и сослуживца сына пригласил на какой-то праздник. И чем-то он так приглянулся богатым гостям, что те сложились и подарили Сигулеву крупную сумму денег. Он решил построить большой дом, чтобы быть под стать богачам. Заставил двоих сыновей конопатить стены нового дома. Те снаружи пробили стены мхом на совесть, а внутри сделали кое-как. И решили скрыть огрехи тем, что подожгли висевший из пазов мох. Новый дом вспыхнул, как свечка. А сыновья спрятались от отца в лесу, жили в лисьих норах, что позволяет предположить, что возрастом были они еще несмышленыши, раз такое отчудили. Так лишился он дома, который строил на дармовые деньги.
Сигулев этот был большой выдумщик или как бы его сейчас назвали – рационализатор. Так как дом его стоял на краю оврага, он решил из родника провести в дом воду. На роднике установил какое-то колесо со специальными приспособлениями, которое должно было подавать воду и по деревянному желобу поднимать на 30-метровую высоту. Завершил ли он свое смелое строительство водопровода, осталось неизвестным, так как началась коллективизация, и Сигулева раскулачили. На необъятных просторах большой и суровой страны сгинул, растворился бесследно и он сам, и его сыновья. И только в зеленой рамке оживших лесов желтым ковром одуванчиков вновь по весне стелется под ноги его земля, давно ставшая опушкой леса, да родник его имени холодной влагой питает землю и поит хрустальной водой каждого, кто невзначай забредет в овраг.
Михайловка: Максин враг
Михаил Петрович Максин образования имел три класса, но слыл по тем временам человеком грамотным. Это его и подвело. Он стал последователем Столыпинской реформы, получил 23 гектара земли и из деревни Новоклейка переселился на хутор близ села Михайловка. К тридцатым годам его земля представляла собой опытный участок, так как он переписывался с Онучинской сельскохозяйственной станцией Рязанской губернии и на своих землях все сеял и сажал по-научному, даже грядки делал по инструкции, вносил удобрения. Тыква вырастала с тележное колесо, свекла – с ведро, его урожаи не раз брали на сельскохозяйственные выставки. А земля его находилась между двумя оврагами, почва была суглинистая, тяжелая. Работал он вместе с братом Степаном, да вкалывали на участке тогда еще незамужние четыре сестры.
Когда в Новоклейке организовали колхоз, Михаила Петровича пригласили работать в нем агрономом. Кроме того, он был прекрасным пчеловодом, и на колхозной пасеке развел 200 пчелосемей. Меда получал столько, что его выдавали колхозникам на трудодни. Беда пришла, откуда не ждали. Так как хутор, где жили Максины, был рядом с Михайловкой, то михайловские решили за счет него выполнить план по раскулачиванию. Выгнали из дома семью, разорили хозяйство. Они переселились в Новоклейку.
В тридцать седьмом за Максиным приехал «черный ворон». Забрали тогда пятерых лучших мужиков, в том числе и председателя колхоза. Ему было тогда 53 года, жене Евдокии Сергеевне – сорок, а в люльке лежал месячный сын Александр, поздний ребенок. На прощание он, уверенный, что его посадят на 10 лет, сказал жене: «Ну, мать, расти его, а я вернусь, здоровье у меня хорошее, я все выдержу». Но Михаила Петровича в том тридцать седьмом расстреляли. Через год от колхозной пасеки осталось 6 ульев, и меда больше никто из колхозников не пробовал. Евдокия Сергеевна осталась без дома, с грудным ребенком на руках, другому сыну - Петру было 9 лет. Старшие Василий и Таисия к началу войны оказались в том возрасте, что обоих взяли на фронт.
Александр Михайлович Максин преклоняется перед мужеством и стойкостью своей мамы, жившей с клеймом жены врага народа и сумевшей поднять детей в те суровые годины.
Только однажды он побывал на бывшем хуторе отца, недалеко от Михайловки, место это до сих пор называется Максин враг. На его проводы в армию съехались тогда все тетки, им так захотелось посмотреть то место, где в великом труде прошла их молодость, вот они всей родней туда и отправились. Кругом лес, с двух сторон овраги, внизу, где проходила дорога, течет ручей, в нем плавают огольцы. Тетки плакали и рассказывали про высокие урожаи на этих бедных землях, про грядки, саженные по инструкции, про тыквы, которые одному было не поднять. Дома у них долго хранилась вся переписка отца с опытной станцией, и единственное, что он запомнил, – красивый его почерк.
Уже когда работал в райкоме партии в Ардатове и получил документы о реабилитации отца, прокурор В.П. Журов показал то дело, из-за которого был расстрелян отец: про М.П. Максина там было всего две строчки.
Несколько лет назад опустела Михайловка, не осталось желающих жить в самом отдаленном селе района среди глухих лесов. И только пустые глазницы окон брошенных домов слепо смотрят в пустынный мир. Давно поросли травой бывшие колхозные поля. И одним из первых, еще в восьмидесятые годы, перестали пахать неудобный склон.
И только лес вокруг все также вздыхает и шумит о чем-то непостижимом и вечном. То ли о бренности жизни шепчет запутавшийся в кронах сосен ветер, то ли о тщетности судьбы пророчит. Но что бы ни случалось на этой земле, все равно всегда в свой срок опадают отжившие листья и в срок плодоносит земля.
Те бумажные деньги – последнее достояние Рангаев – еще хранятся у многих в селе, как память о бурной эпохе, в частых водоворотах которой человека не спасали, не возносили богатства земные, и судьбы людские ценились не больше обесценившихся этих бумаг.
Луньг.-Майдан: Сигулев родник
Поляна цветущих одуванчиков в зеленом обрамлении деревьев – это бывшая земля Сигулева. Две едва заметные ямины – след от подпольев его избы. Все поглотило время - и жизни, и горести. Только родник, называемый его именем, по-прежнему бьет из земли и поит хрустальной водой всех, кто забредет в овраг глубиной почти 30 метров. В прошлом году этот колодчик почистили, сменили сруб, вытащили со дна почти не истлевший дубовый сруб, сделанный Сигулевым. Никто не помнит точно: фамилия это его была, имя ли, а, может, и прозвище. Одни утверждают, что был он бедняк, другие уверены, что имел богатство. Но подробнее всех о жизни его наслышан бывший глава села, сейчас работающий директором Ардатовского аграрного техникума А.В. Тюрин, топонимике села когда-то посвятивший дипломную работу. По рассказам старожилов, этот Сигулев в молодости служил на флоте вместе с сыном барина из Большеигнатовского района. (Возможно, были и у бар причуды отдавать на службу сыновей). Однажды этот барин его как друга и сослуживца сына пригласил на какой-то праздник. И чем-то он так приглянулся богатым гостям, что те сложились и подарили Сигулеву крупную сумму денег. Он решил построить большой дом, чтобы быть под стать богачам. Заставил двоих сыновей конопатить стены нового дома. Те снаружи пробили стены мхом на совесть, а внутри сделали кое-как. И решили скрыть огрехи тем, что подожгли висевший из пазов мох. Новый дом вспыхнул, как свечка. А сыновья спрятались от отца в лесу, жили в лисьих норах, что позволяет предположить, что возрастом были они еще несмышленыши, раз такое отчудили. Так лишился он дома, который строил на дармовые деньги.
Сигулев этот был большой выдумщик или как бы его сейчас назвали – рационализатор. Так как дом его стоял на краю оврага, он решил из родника провести в дом воду. На роднике установил какое-то колесо со специальными приспособлениями, которое должно было подавать воду и по деревянному желобу поднимать на 30-метровую высоту. Завершил ли он свое смелое строительство водопровода, осталось неизвестным, так как началась коллективизация, и Сигулева раскулачили. На необъятных просторах большой и суровой страны сгинул, растворился бесследно и он сам, и его сыновья. И только в зеленой рамке оживших лесов желтым ковром одуванчиков вновь по весне стелется под ноги его земля, давно ставшая опушкой леса, да родник его имени холодной влагой питает землю и поит хрустальной водой каждого, кто невзначай забредет в овраг.
Михайловка: Максин враг
Михаил Петрович Максин образования имел три класса, но слыл по тем временам человеком грамотным. Это его и подвело. Он стал последователем Столыпинской реформы, получил 23 гектара земли и из деревни Новоклейка переселился на хутор близ села Михайловка. К тридцатым годам его земля представляла собой опытный участок, так как он переписывался с Онучинской сельскохозяйственной станцией Рязанской губернии и на своих землях все сеял и сажал по-научному, даже грядки делал по инструкции, вносил удобрения. Тыква вырастала с тележное колесо, свекла – с ведро, его урожаи не раз брали на сельскохозяйственные выставки. А земля его находилась между двумя оврагами, почва была суглинистая, тяжелая. Работал он вместе с братом Степаном, да вкалывали на участке тогда еще незамужние четыре сестры.
Когда в Новоклейке организовали колхоз, Михаила Петровича пригласили работать в нем агрономом. Кроме того, он был прекрасным пчеловодом, и на колхозной пасеке развел 200 пчелосемей. Меда получал столько, что его выдавали колхозникам на трудодни. Беда пришла, откуда не ждали. Так как хутор, где жили Максины, был рядом с Михайловкой, то михайловские решили за счет него выполнить план по раскулачиванию. Выгнали из дома семью, разорили хозяйство. Они переселились в Новоклейку.
В тридцать седьмом за Максиным приехал «черный ворон». Забрали тогда пятерых лучших мужиков, в том числе и председателя колхоза. Ему было тогда 53 года, жене Евдокии Сергеевне – сорок, а в люльке лежал месячный сын Александр, поздний ребенок. На прощание он, уверенный, что его посадят на 10 лет, сказал жене: «Ну, мать, расти его, а я вернусь, здоровье у меня хорошее, я все выдержу». Но Михаила Петровича в том тридцать седьмом расстреляли. Через год от колхозной пасеки осталось 6 ульев, и меда больше никто из колхозников не пробовал. Евдокия Сергеевна осталась без дома, с грудным ребенком на руках, другому сыну - Петру было 9 лет. Старшие Василий и Таисия к началу войны оказались в том возрасте, что обоих взяли на фронт.
Александр Михайлович Максин преклоняется перед мужеством и стойкостью своей мамы, жившей с клеймом жены врага народа и сумевшей поднять детей в те суровые годины.
Только однажды он побывал на бывшем хуторе отца, недалеко от Михайловки, место это до сих пор называется Максин враг. На его проводы в армию съехались тогда все тетки, им так захотелось посмотреть то место, где в великом труде прошла их молодость, вот они всей родней туда и отправились. Кругом лес, с двух сторон овраги, внизу, где проходила дорога, течет ручей, в нем плавают огольцы. Тетки плакали и рассказывали про высокие урожаи на этих бедных землях, про грядки, саженные по инструкции, про тыквы, которые одному было не поднять. Дома у них долго хранилась вся переписка отца с опытной станцией, и единственное, что он запомнил, – красивый его почерк.
Уже когда работал в райкоме партии в Ардатове и получил документы о реабилитации отца, прокурор В.П. Журов показал то дело, из-за которого был расстрелян отец: про М.П. Максина там было всего две строчки.
Несколько лет назад опустела Михайловка, не осталось желающих жить в самом отдаленном селе района среди глухих лесов. И только пустые глазницы окон брошенных домов слепо смотрят в пустынный мир. Давно поросли травой бывшие колхозные поля. И одним из первых, еще в восьмидесятые годы, перестали пахать неудобный склон.
И только лес вокруг все также вздыхает и шумит о чем-то непостижимом и вечном. То ли о бренности жизни шепчет запутавшийся в кронах сосен ветер, то ли о тщетности судьбы пророчит. Но что бы ни случалось на этой земле, все равно всегда в свой срок опадают отжившие листья и в срок плодоносит земля.
«Известия Мордовии»